Неточные совпадения
И, как всякий человек
в темноте, Самгин
с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они идут, другие шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол
в переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы
в такт шагам; женский
голос спросил тоном
обиды...
— Да, я кокетничала
с ним, водила за нос, сделала несчастным… потом, по вашему мнению, принимаюсь за вас! — произнесла она сдержанным
голосом, и
в голосе ее опять закипели слезы
обиды.
С неумолимой, упорной настойчивостью память выдвигала перед глазами матери сцену истязания Рыбина, образ его гасил
в ее голове все мысли, боль и
обида за человека заслоняли все чувства, она уже не могла думать о чемодане и ни о чем более. Из глаз ее безудержно текли слезы, а лицо было угрюмо и
голос не вздрагивал, когда она говорила хозяину избы...
Ей казалось, что все готовы понять ее, поверить ей, и она хотела, торопилась сказать людям все, что знала, все мысли, силу которых чувствовала. Они легко всплывали из глубины ее сердца и слагались
в песню, но она
с обидою чувствовала, что ей не хватает
голоса, хрипит он, вздрагивает, рвется.
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и ушла
в свою комнату, унося
в груди тихую
обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа
в постели
с открытыми глазами, она, под тихий шепот
голосов, отдалась во власть тревог.
И,
с оттенком
обиды в голосе, она воскликнула...
— Ну, тогда пусть Вуколу достается наша жилка, —
с сдержанной
обидой в голосе заговорил Гордей Евстратыч, начиная ходить по своей горнице неровными шагами. — Ему небось ничего не страшно… Все слопает. Вон лошадь у него какая: зверина, а не лошадь. Ну, ему и наша жилка к рукам подойдет.
Илья упёрся обеими руками
в брюхо хозяина, сильно оттолкнулся, вырвал ухо из его пальцев и злым
голосом,
с дрожью
обиды во всём теле, громко закричал...
Её речи, её жалобы возбудили
в нём горячее, светлое чувство к этой женщине. Её горе как бы слилось
с его несчастием
в одно целое и породнило их. Крепко обняв друг друга, они долго тихими
голосами рассказывали один другому про свои
обиды.
Такие отношения установились у них быстро;
в две-три встречи Медынская вполне овладела юношей и начала медленно пытать его. Ей, должно быть, нравилась власть над здоровым, сильным парнем, нравилось будить и укрощать
в нем зверя только
голосом и взглядом, и она наслаждалась игрой
с ним, уверенная
в силе своей власти. Он уходил от нее полубольной от возбуждения, унося
обиду на нее и злобу на себя. А через два дня снова являлся для пытки.
— Нет, маменька, — вскричала Зина
с злобным дрожанием
в голосе, — я не хочу более молчать перед этими людьми, мнением которых презираю и которые приехали смеяться над нами! Я не хочу сносить от них
обид; ни одна из них не имеет права бросить
в меня грязью. Все они готовы сейчас же сделать
в тридцать раз хуже, чем я или вы! Смеют ли, могут ли они быть нашими судьями?
— Сделай милость, — продолжал купец убедительным
голосом, — ради господа бога, не пущай ты их, разведаем сперва, что они за люди… тебе будет не
в обиду… ишь они какими недобрыми людьми выглядят… И тот, что
с ними, старик-ат…
в одной рубахе… точно, право, бродяги какие… не пущай ты их… я пойду разбужу товарища… мне, право, сдается, они…
Женщина, вспоминая множество
обид, нанесенных ей этим человеком и другими, всё говорила, чувствуя
в груди неиссякаемый прилив силы и бесстрашия. Развалившееся по стулу жидкое тело
с каждой минутой словно всё более расплывалось, теряя очертания человеческой фигуры. Глаза Лодки стали светлыми, и
голос звенел всё яснее.
Он горел и кипятился, этот безрукий калека, кидая одну за другой свои отрывистые и туманные фразы Тихону Павловичу. Тон его речи был странен:
в нём звучала и горькая
обида, и безнадёжность, насмешка, и страх пред законами и силами — словами, которые он произносил
с каким-то особенным подчёркиванием и понижением
голоса.
— Постой, Алеша, — говорит диакон. — Постой, дура, не сердись! Не ты один, и я, брат,
в накладе! Подходит сейчас после обедни к грахву отец Кузьма и спрашивает: «А какого вы понятия о
голосе диакона, ваше сиятельство? Не правда ли, совершеннейшая октава?» А грахв-то, знаешь, что выразил? Конплимент! «Кричать, говорит, всякий может. Не так, говорит, важен
в человеке
голос, как ум». Питерский дока! Атеист и есть атеист! Пойдем, брат сирота,
с обиды тарарахнем точию по единой!